Камбрийская сноровка - Страница 88

— Вы самое интересное пропустили. Жаль вас разочаровывать, но это так…

Риваллон, встретив взглядом дочь, которую все–таки успел передать в руки достойного мужа, такого, что смягчит неуемный норов и позволит достойной соправительнице отца стать хорошей правящей королевой, поманил пальцем. Когда подбежала и склонилась, прошептал в ухо:

— А твой отец все–таки совершил еще один подвиг.

Королевна, обратившаяся королевой, ни слова не говоря, обойдет вокруг круглого стола. Встанет напротив рыжей и ушастой. Посмотрит, как та пунцовеет, поднимет руку для пощечины… И опустит. Потому как отец коротко выдохнет:

— Не сметь.

А муж, только что глядевший сытым котом, вперит в нее взгляд, обещающий первую семейную сцену. С глазу на глаз… жаль, слышно будет до предместий! Ирландец да ирландка. Воевать, пировать, петь да ругаться — без удержу!

3

Домой, в «Голову», сида ногами не дошла — пришлось одолжить у его святейшества носилки, и восьмерых дюжих молодцов к ним заодно. Болело все — даже уши. Даже голос!

Немайн отпаивали теплым молоком — да со сливочным маслом. Правую руку, несмотря на ломоту в каждом пальце, удалось заставить нацарапать перевод песни. Дословный подстрочник, нескладный, но точный. Иначе пришлось бы говорить — с каждым гостем по отдельности. А так… Немайн приболела, текст перевела — понимайте, как хотите! И все равно — в «Голову Грифона» то и дело заглядывают люди. Трех приколоченных к стене грамот — на латыни, камбрийском–латиннице и камбрийском–огаме — им мало. Непременно нужно уточнить у сидовской родни: а меня сида в песне не поминала? А ближних родичей? А клан мой? А соседей? А точно? Точно–точно? Гость успокаивается, лишь получив отрицательный ответ на все вопросы.

На улице во всяком разговоре преувеличенно громко помянут, что никакое это было не пророчество, просто песня. Потом начинается спор о том, которую из множества текущих по Британии и Ирландии рек, названных именем своей матери–сиды, помянула Немайн. Аварскому послу, что рассказывает о великой реке далеко на востоке, никто не верит. Какое отношение та, степная река имеет к матери Немайн?

Между тем аварин прав, и знает это! Только Немайн слишком устала, чтобы просчитывать всех, а говорить вообще не смеет. За голос боится! Тем, кому знать — невтерпеж, или действительно срочно надо, принуждены Баяну кланяться. Расспрашивать — что он услышал в песне?

А он рассказывает истинно по–посольски. Правду — всем, только понемногу и разную, много интересного — тому, кто предложит что–то полезное для его истерзанной междоусобицами страны, а все до донышка — в обмен на прямую помощь его стороне. Не обязательно военную.

Такой человек во всей Британии нашелся один — король Гулидиен. Призвал пред очи, встретил — не в зале, в малой комнате, один, без жены, без советников. Сам дверь затворил плотней, сам в окно выглянул — не подсматривает ли кто. Осторожно выложил на стол сверток. Развернул — блеснуло. Слиток! Не золотой, дороже!

Сталь, подернутая прожилками. Аварин булат узнал — редко–редко, втридорога, доводилось покупать у персидских купцов. До тех пор, пока страна огнепоклонников не пала под нашествием с юга. С тех пор — как отрезало. Потому даже один слиток — драгоценен. Если и есть в степи подарок, способный перевесить императорский шелк, так это клинок из стали с древовидным узором. Или сам слиток — придать металлу форму оружия, привычного руке степняка, есть немало умельцев и в пуште. Это — возможность купить чью–то дружбу. Перетянуть на свою сторону колеблющегося, смягчить сердце противника.

Баян почувствовал себя как записной игрок в кости, которому предложили волшебство: один раз выпадет то, что он пожелает. Всего один раз…. или?

— Это, — сказал король, — подарок. За честную цену, если пожелаешь, сможешь взять пять, десять… даже двадцать, но не сразу.

Посол протянул руку, взял тяжелый слиток. Даже простой брусок, казалось, наливал руку силой…

— Я слышал, — сказал он, — что красная сабля Немайн закалена в ее священной крови, и не был удивлен. Но это — персидская работа! Тайное умение.

— Это британская работа, — сообщил король, — диведская. Даже в Кер–Сиди еще нет мастеров, способных на такое… хотя будут, конечно.

Аварин кивнул.

Источник умения сомнения не вызывал. Больше того, доказывал, верно и окончательно, что Немайн — не самозванка. Церемонию в храме, признание божеством, при желании можно и подделать — жрецы всегда и везде хитрей паствы. Но как подделать секрет, уже утерянный в далекой Индии, а в Персии, быть может, вырубленный мечами арабов — взятыми, между прочим, с тел римских и персидских воинов? Колесницы, булат… Последние козыри древней династии. Тогда объяснима и песня — возможно, старинные связи, сохранившиеся с тех пор, когда всесильные персидские цари сажали родственников на соседние престолы. Сохранилась только младшая линия… у которой все равно больше прав на персидский престол, чем у нынешних шахов. И, между прочим, куда больше, чем на римский! Одна из причин, почему, потеряв всего лишь город — пусть и столицу, персы, по сути, вернули Ираклию империю — которую завоевали практически полностью. Династия зашаталась! Дехкане могли и вспомнить, кто именно вошел в Ксетифон. Махнуть, не глядя, зороастрийское царство на христианское шах–зороастриец не пожелал. Пришлось подписывать мир.

— А розовые слитки будут? — спросил аварин.

Гулидиен удивился, но вида не подал. Британские легенды породили веру в то, что розовый цвет сидовского оружия — знак того, что сталь впитала нечеловеческую кровь. Сиды — не боги… но не демоны и не совсем люди. Римские священники — молчат или напоминают, что форма ушей и глаз для спасения души так же несущественна, как цвет кожи. Есть, например, христианское Аксумское царство — люди черны, но души у них белые… Камбрийские говорят, что, когда Сатана восстал против Господа, его поддержала треть ангелов — вот это демоны и есть! Верные остались на небесах — это рать архангела Михаила. Но были и те, что растерялись и не выбрали сторону. Вот и пришлось им отправляться на землю — грешную, но не безнадежную. Жить вместе с людьми. Выбирать…