Камбрийская сноровка - Страница 82

Немайн никак не может себе признаться: самой плясать охота! Протяни ей кто руку — в хоровод затянуть — никак не устояла бы. А так… Короли едят — а Немайн уже сыта, проголодалась и снова сыта. Короли пьют, а ей уже некуда. Правда, и яства из трех видов мяса, и блюда из трех видов рыбы, и трех гадов морских, и трех птиц — испробовала по крошке. Откусишь чуть больше — другое не влезет, а попробовать всего хочется: ароматы щекочут ноздри, каждое блюдо словно кричит: съешь меня! Или хоть с краешка отведай…

А еще сыры! Их трижды девять видов, и коровьи, и овечьи, и козьи, и смешанные… Красуются как есть — твердые, красивые, в плетеных из ивовой лозы корзинках. В других странах, быть может, сыр — пища бедняка, но в Камбрии — общая гордость и общее удовольствие.

Самый частый напиток в кубке сиды — вода из холмовых родников. В Кер–Сиди такую по реке привозят, в огромных кувшинах — человеку и не поднять. Что ни говори горожанам — верят, что хрустальная вода из ручья вкусней и безопасней очищенной речной. Улицы сбрасываются — и водоносы каждое утро торопятся разнести по домам сладкую влагу холмов.

Зря.

Если там нет никакой заразы — значит, может быть слишком много железа или марганца. Обычная для Камбрии беда. Но горожане пьют воду природную, оставив речной–водопроводной хозяйственные дела, и только Жилая башня сохраняет верность фильтрованной.

Вода отмывает язык, разделяет вкус от вкуса. Не только кушанья. Немайн собирается все перепробовать: и пиво, и сидр, и вина, от лучших греческих до местных плодовых. Так, чтобы влезло — по половине наперстка.

Что еще делать? Слушать всех королевских бардов и арфисток по–очереди? Нельзя. Не потому, что поют плохо… хорошо поют, так ведь самой подать голос захочется! И что выйдет из двойной королевской свадьбы? Очередное сказание о разрушении. Когда гости разбегаться примутся — снесут стены, и крыша рухнет…

Разглядывать зал? Так резиденция у Гулидиена новенькая, срублена при его же отце. Предыдущая сгорела дотла, так что строить пришлось наново — для деревянной постройки неудивительно. Стоило раз войти, чтобы глаз подметил небольшие отличия от римских домов: стены из деревянного бруса не прячутся стыдливо за штукатуркой и побелкой — ярко раскрашены. Толстые балки, что держат плоскую крышу — покрыты резьбой. Медведи Диведа, драконы Камбрии, травяная вязь… Красиво, но в «Голове Грифона» немногим хуже. Обычный камбрийский стиль — ни тебе римских древностей, ни британских.

Зато пол чисто выметен, и вместо травы, в которой блохи прыгают — под ногами гладкая плитка. Хорошо! А как по ней звенят шпоры рыцарей и кованые сапоги ездящей пехоты!

Остается языком чесать, да погромче, чтобы — не слышать. Всю ночь, пока молодые из спален не явятся! Хорошо, Пенда на вечер и ночь отложил дипломатию, и совершенно не мешает болтать с его женой. Киневиса, оказывается, про самые простые вещи умеет рассказать интересно. Как союзники–англы живут, что делают, когда им хорошо — и когда плохо. Как ссорятся, как дружат, как трудятся и веселятся. Что носят!

Сама разодета в греческий шелк, сегодня на ней все, что не упрятано в сундуки для дочерей. Вся блестит — и парчой, и тяжелым ожерельем, и быстрыми, веселыми и меткими словами, которым сперва улыбаешься, потом начинаешь размышлять — иной раз и слеза навернется. Чужая память подкидывает сравнения — насколько англы отличаются от англичан грядущего, и сравнение выходит в пользу народа средневекового. Народа, которому не переломило хребет норманнское завоевание. Захватчики стали тем же народом, но создали верхний класс, который помнил — от низов следует отличаться! И чем более английскими становились верхи, тем меньше человеческого позволяли они себе в отношениях с низшими… Не справедливого или, тем более, честного — искреннего и свойского.

Всякая прослойка общества принялась играть в ту же игру, и даже последний бродяга мог быть уверен: он — не самый низкий класс. Он выше многих, и если не будет вести себя как должно на его месте — скатится ниже.

Отсюда вышли сословная честь и бремя белых. Отсюда — «Азия начинается за Каналом» и толпы цветного народа в городах бывшей метрополии. Кастовая система нуждается в париях, и даже готова им приплачивать — за то, чтоб они были. Отсюда — одиночество среди своего же народа, города, семьи, любовь к организациям социально равных — клубам, студенческим братствам… Здесь этого пока нет!

У нынешних англов король и знать — плоть от плоти народа. Не от мира сего — да, сколько угодно. Именно потому, что не знают — чувствуют, чего им нельзя, а что можно. Вот и не приходится играть в божков с каменными лицами! Если Пенда будет счастлив и весел — захохочет, запрокинув голову, а королеву не то, что обнимет — на руки подхватит, и прилюдно. Кого стесняться? Своего народа? Это на чужбине, да при иноземных послах…

Король немедля обнял Киневису за плечи. Зашептал на ухо — Немайн свое навела поточней:

— Старшего сына женили, пора еще одного сделать. А?

Королева краснеет, хотя из гостей подслушала только сида. А Пенда уже грохочет на всю залу, да еще по–латински:

— А тебе, святая и вечная, замуж не пора?

Кровь сама приливает к щекам, ресницы опускаются, отсекая назойливые взгляды.

— Мне рано.

На лицах греков — понимание. Для них Немайн — девица девятнадцати с небольшим лет. Замуж можно и раньше, по воле родителей или опекунов. Но если желает выбирать сама, и брачный контракт подписывать сама — еще полгода ждать. До гражданского совершеннолетия!

То, что несовершеннолетняя правит пусть маленьким, но государством — не в счет. То, что узурпатор–племянник еще моложе — тоже. Государственные и частные дела в империи различать умеют.