Камбрийская сноровка - Страница 74

— Почему пока, великолепная? Время просто терпит.

Кейндрих не нашла ответа. Отмахнула рукой конец разговора, вместо прощания спиной повернулась. Ушла к конюшням — проследить, чтоб вороного устроили хорошенько, да и успокоиться хоть немного. Вороной жеребец норовист да сердит, но от него всегда знаешь, чего ждать. Не то, что от волшебного народа!

На половине дороги оглянулась — сида стоит на прежнем месте, уперлась кулаками в камень, глазищи оловянными блюдцами вытаращила. Только смотрит не вслед. Внутрь…

Камня на ипподром римляне не пожалели — ледникового гранита, розового со слюдяной искрой. Шершавый на ощупь, по–утреннему ласковый на поверхности, но тянущий тепло внутрь, в холод. Так ее душу внутрь тянет страх. Чужая память? А вдруг своя? Вдруг нет никакой Немайн, а есть человек, которого Сущности сунули в женское, да еще нечеловеческое, тело? Вот и сошел с ума… Сами экспериментаторы, чтоб им ни дна, ни покрышки, уверяют, что согласно приборам по Камбрии именно владелец этой памяти и ходит. На чужих невест засматривается!

Немайн помотала головой. Нашла время и место психоанализом заниматься! Сейчас — шашка. А психология… Вместо дневного сна — в подушку! Все равно в уголках глаз щиплет. Хорошо, сиды косметикой не пользуются — провела по морде рукавом, и порядок. Можно повернуться к своим людям — неласковой, но деловитой.

— Добрые сэры, приступим к занятиям. Позвольте продемонстрировать вам новейший ведовской клинок: шашку. Волшба в ней разрешенная, называется геометрия. Заклинаний два: степень изгиба и наклон рукояти по отношению к лезвию…

Эмилию по прежней должности доводилось читать отчеты о грозных аварских клинках — но это были высушенные чернилами и пергаментом солдатские рассказы. «Оружием этим авары владеют весьма ловко». «Иные из наших испробовали и нашли, что для кавалерийского боя изогнутое оружие довольно удобно». И, разумеется: «Не подобает прямому христианину пользоваться кривым мечом. Меч — душа воина!»

Теперь, под майским солнцем, сверкают новенькие клинки, уже прозванные «рыбками» за блеск, сходный с рыбьей чешуей. Рыцари ждут пояснений. Кривизна может быть позволена хитрой правительнице, пусть и носящей титул хранительницы правды, но не защитникам народа и веры! Этот вопрос не мог не прозвучать, а Немайн не могла не заготовить ответ. Может быть, даже подговорила кого–нибудь из рыцарей задать его сразу, чтобы сомнения никому учебу не портили.

Она шагнула к соломенному чучелу, ее рука взлетела — не с оружием, с простой прямой палкой. Опустилась — медленно, так, чтобы всякий мог рассмотреть подробности.

— Вот, — сказала, — самый простой удар. Вы, добрые сэры, за такой долго ругали бы ученика–оруженосца — я ударила без «потяга», да и прикрыться от такого легче легкого. Но это — удар, просто удар — сам по себе. Что в нем прямого? Мое плечо неподвижно, кисть проходит заметный путь, клинок близ рукояти — немногим больший, а клинок вдали от рукояти — очень большой. Разный путь, разная скорость. Вы должны были заметить — при ударе меч словно оживает, желает выпрыгнуть из руки назад, давит на кисть в области мизинца. Почему? Он желает уравновесить скорости. Не очень–то ему нравится — рубить. Он создан для укола. Удар сам по себе крив, и, хочешь не хочешь, приходится «кривить» прямое оружие. Увы, на это приходится тратить силы и время. При рубке бегущих это не столь уж важно, а во встречном бою? Ударить первым значит выжить и победить. Получается: рубить прямым мечом — обманывать собственное оружие, а обман ослабляет. Потому более верный путь — взять в руки искривленное оружие. Не сильно искривленное — ровно настолько, чтобы само хотело рубить! Вот так!

Разжала кисть — и, не успела палка упасть на землю, дернула из ножен шашку. Проблеск клинка — чучело развалено пополам все тем же простым ударом.

— Меч бы завяз.

Обнаженный клинок отблескивает розовым, словно помнит, что закален в крови — хозяйки, двух ее учениц и кузнеца, создавшего шедевр.

Это и было главное. Приемы рыцари знают сами. Сумеют — упростить, приспособить, приноровить. Немайн будет только давать советы.

— Скорость для шашки важней силы. Неужели, сэр Кей, ты не чувствуешь, как оружие идет за рукой?

Есть и недовольные.

— Это оружие годится только для рубки…

И те, кто их опровергает:

— Острие хорошо заточено, вес — прямо перед рукой… Нет, сэр Берен. Колоть тоже можно, хотя и хуже, чем добрым мечом.

— Зато оно в защите ловче!

Скажи это мужчина, быть может, кто и постарался бы высмеять. Но острой сталью прикрывается Вивиан.

— Доблестные сэры, а ведь рубка — важней всего со стременами. Надо бы верхами попробовать. А?

Основной рыцарский бой — конный, и тут спешенная гейсами сида не советчица. Эмилий тоже взлетел на коня — проверять, как работает кривой клинок с приемами трапезитов. Зато у Немайн нашлась другая работа… и римлянин все оглядывается на невесту, что расцветает на глазах — с каждым новым движением. У нее клинок, чуть отличающийся от прочих — такой же искривленный, но рука словно спрятана в корзинку из стального кружева. Верно, однорукой щита не носить, но новое оружие позволяет защитить себя почти так же надежно. Это не значит, что Эйлет придется снова ходить в походы, найдется служба и дома. Но никто не посмеет сказать, что однорукая числится полноправной лишь в память о былой доблести!

Сида разрывается на части. Рыцари и оруженосцы — один коллективный ученик, весьма умелый, но любознательный, как три десятка камбрийцев. Эйлет умеет рубить и колоть, но ей нужно ставить защиту: здесь удары парируют щитом, на худой конец — умбоном щита или кинжалом. Анастасии нужны азы. А Эмилию интересно все вместе, и в первую очередь то, как императрица–хранительница учит людей.