Камбрийская сноровка - Страница 59

Потом берутся за молодежь. Первым поминают Кейра. Славный был парень, вежество имел, солидное общество почитал. А вот годовое колесо разок провернулось — и что? Это — Хозяин заезжего дома? Тогда кто за стойкой? Говорят, занят важными делами в Сенате. А по чести сказать — штаны протирает. Потому как все по–настоящему солидные люди собираются тут, у огонька. А никак не в деревянном строении с колоннами. Там — отребье. Гонцы. Которые послушают важничающего Кейра, послушают, да пошлют к старейшинам кланов. Чтоб те указали, соглашаться с очередной идейкой, или нет. А старейшины серьезный вопрос тоже не вдруг решат, с правильными людьми посоветуются. Вот как раз с теми, что греют немолодые кости у камина в «Голове Грифона».

Так что, подопри Кейр стену рядышком с ними — пользы было б больше. Конечно, здесь он был бы не «сиятельный принцепс», а мальчишка, до времени занявший место убитого тестя. Да власти, настоящей, у него прибавится.

А новенький за стойкой… Перво–наперво — гвентец. Гнется перед каждой серебрушкой, словно деревенский корчмарь. Купец заезжий ему важней правильного человека. Вот с ними он разговаривает. Разок–другой даже Сиан прислуживать посылал. Да, а она его в ответ. По–гречески, по–латински да по–ирландски. Ну и Неметониной дорожкой — полем, лесом, холмами да торфяником. А чего тот хотел? Кер–Мирддин не Кер–Вент. Порт! Тут дите и не такого нахватается. Так что подхватила девочка поднос, да отправилась честь оказывать тем, кого и отец обихаживал.

Может, только ради этой белой головки компания еще и собирается. Была б парнем, не посмотрели бы, что лет мало. Обронили бы по вескому слову — один в долине, иной в холмах, третий у моря. И был бы к исходу месяца у заезжего дома настоящий Хозяин. Ничего толком не умеющий, да. Но способный учиться.

А так есть два дурака: один в Сенате, один за стойкой. И кого из них меньше переучить встанет, неясно.

Вторая дочь, которой бы по старшинству мужа искать, рядом сидит. В огонь смотрит. Руку искалеченную баюкает. Словно ей не двадцать, а все сорок лет война накинула.

А Глэдис все суетится. Ну, горе у нее. Иные вовсе рассудка лишаются. Но сегодня — она идет к огню. Кланяется–здоровается, словно в былые времена. Будто и не случилось ничего, только седины в волосах прибавилось!

— Простите, люди добрые, что почет вам долго не оказывала, — говорит, — да и вы меня поймите — надо ж бабе вдовство свое оплакать. Горевать по мужу я не перестану, ясно, но вида больше не подам. На людях — отвыла.

Дождалась степенных кивков. Опустилась в кресло Немайн. Она мать, ей можно. Продолжила.

— Меня тут, почитай, не было. Потому хочу вашего слова — есть ли у моего дома теперь Хозяин?

— Нет, — отвечали ей.

Вздохнула. Но лицом посветлела.

— Не совсем, значит, слезы мне глаза занавесили. А вот скажите — если я на недельку–другую в Кер–Сиди отлучусь, королевство устоит?

Про хозяйство слова не сказала. Вспомнила — пока Хозяин заезжего дома дело делает, кланы любой убыток покроют.

— Так стоит же, — ей ответили, — а к Ушастой тебе съездить не можно, а нужно. Грех дочерей не проведать.

Сиан, что с подносом примчалась, сразу закричала:

— И я к Майни поеду! Возьми меня с собой.

— И меня.

Эйлет встала — и все годы, что ей война на плечи, как плед, набросила, вдруг на пол опали. Хватит. Набегалась! Вот посмотрит милому в глаза последний раз. И снова в бой, очертя голову. Правая рука цела, голова цела, клановая колесница ждет на ипподроме. Врагов — половина острова Придайн, пусть и меньшая теперь. А горе забудется, когда Майни на ее плечи сотую часть своих забот навесит.

— Возьму, — согласилась Глэдис, — а больше и некого. У Кейра этот, как его, регламент. Тулла без него не поедет. На хозяйстве останется Гвен.

— А за стойкой — невежа с востока… — буркнул один из старожилов. — Нет, Глэдис, зря вы с Дэффидом меньшую свою отделили. Земля землей, честь честью, но за стойкой рыжая сида смотрелась недурно. И с ушами весело выходило. И заведенный отцом порядок понимала.

— Верно, — откликнулся другой, и почесал лысину, — я вот с первого дня, как Немайнин к нам заявилась, понял — приживется. Да, именно как она Туллу от любви лечила… Потом, правда, когда дошло, кого вы в клан затащили, чуть штаны не испачкал. Но вот уже скучаю.

— Так навести ее на новом месте. От твоих земель до Кер–Сиди, наверное, ближе выйдет, чем досюда.

— Твоя правда, хозяйка. Вот именно так и поступлю!

Отсалютовал кружкой, принял ответный поклон. И, обождав, пока легкие, несмотря на возраст и горе, шаги затихнут, заметил:

— Глэдис дело сказала. Немайн — голова. Нельзя королевой зваться, стала хранительницей. Глядишь, и с заезжим домом матери чего насоветует.

Другой завсегдатай откликнется:

— А Глэдис сама — голова.

Третий возразит:

— Но две головы — лучше…

Вокруг — довольные кивки. Раз Глэдис сидит с ними у огня в кресле Немайн, значит, она и есть всему голова. Женщине нельзя зваться Хозяйкой заезжего дома, но дело не в названии, верно? А в том, кто по–доброму да по–умному поговорит с правильными людьми! Вот они — солидные, исполненные достоинства… А в те ворота, что повернуты к реке, уже вбегает — не человек, новость о двух ногах. Первым принести историю — не единственное счастье камбрийца, зато ценное: подворачивается не так уж часто. А больше всего оценят вести именно в «Голове». Даже если звучат они глупо…

— По реке мельница плывет! Против течения. Сама. Ей–богу, не вру…

Другая компания не поверила бы. Другая компания отправилась бы смотреть. Но здесь собрались люди мыслящие.