Камбрийская сноровка - Страница 52

Немайн хрюкнула в ладошку. Вор захохотал, запрокинул голову.

— Что, так и назвал?

— Ага. А что? Янь было, Инь было. Ну и всякое звонкое: Цинь там, Цзинь. Мои парни как раз считают себя западным Инь, но на нынешнем китайском это знаете как говорится? Си–Ся! Это мне основывать сисю, да еще позднюю? Не дождутся. Будет Хрень. Умные люди, которые объяснят, что кроме двух элементов всегда есть третий, и он главней, найдутся… уже нашлись. Сказали, что им нравится вкус моего уксуса, и против русских букв ничего не имеют. Одно плохо: кисточкой писать! Эти кисточки для меня что спички… Да и тушь растирать… Сам тру — пачкаюсь, другие трут — засыхает раньше, чем слово допишу… Дай перо — покажу, пусть мне так же затачивают.

— На, — коротышка вручил Воину желанную письменную принадлежность, — а вот с чернилами не помогу.

— С чернилами, — сказала Немайн, — помогу я. Вот!

Отцепила с пояса невыливашку. Пришлось объяснять, что это такое, потом — как делать чернила из узелков на дубовых листьях или гнилых желудей. А потом времени осталось мало, и гигант в небесном и серебряном протянул на необъятной ладони вещицу из оранжевой, как апельсин, яшмы.

— Тебе. Отдарок! Минь–я научили… У них все по понятиям — правильным, да. Та самая штука, что я в реке нашел!

Еле успела сесть на подушку — мир снова мигнул — и вот перед глазами аварский посол, для которого и мгновения не прошло. Только чернила и перо пришлось попросить новые. Пока же хранительница раздобывала письменные принадлежности, Баян подробно рассмотрел вещь, вдруг возникшую в руках у странной римлянки — из ничего!

Узнал, как не узнать. И рисунок запомнил. Настолько, что смог его набросать.

Увы, ни в составе посольства, ни даже на Дунае знатоков китайского цветочного письма не найдется. Придется рисунку проделать долгий, полный опасностей путь по северному отрогу Шелкового пути, чтобы в торговом городе на границе молодой империи Тан аварский купец задал вопрос местному каллиграфу.

— Что значит эта надпись? Одному из наших людей довелось ее увидеть на печати. У себя, на западе.

— Написано: «Великий западный князь». Кажется, у вас завелся хоть один вменяемый варвар… Только почему, если он столь мудр, что принял символ власти, достойный цивилизованного человека, он не склонился перед императором?

Всякому известно, что ответом на дань мелкого князька следует подарок, куда как превышающий ценностью варварское подношение.

— Не он, — скажет купец. — Она. В надписи же упомянута женщина?

Каллиграф объяснит, что женщина, осуществляющая правление, должна писать о себе как о мужчине, ибо это функция князя, не княгини. Потом будет расспрашивать, как выглядит правительница далекой страны. Когда же довольный гость уйдет, на лице ученого заиграет неверящее озарение человека, попавшего в сказку.

— Живет на острове посреди западного моря, в городе на горе, в башне из многих этажей, выше которой не бывает и в Поднебесной… Рыжая, и уши у нее звериные, значит, оборотень. Неужели кто–то из варваров удостоился чести видеть хотя бы оттиск печати самой Си Ванму?

2

Кажется, еще вчера лучшая часть дружины растаяла вместе с парусом ушедшей к югу яхты — сегодня над городом ликующе захлебывается фанфара. Ясный звук не может выгнать с улиц висячую весеннюю морось, что обустроилась над городом с самого утра, дождь попросту перестают замечать. Любопытство гонит на улицу всякого, кто может бросить работу хоть на минуту. Толпа возникает мгновенно — и что за толпа! В Камбрии не любят тусклых цветов. В других городах мешает клетка — яркие вблизи, нити, сплетенные в клановый узор, издали сливаются в единый серо–буро–малиновый цвет, но Кер–Сиди завел иную моду. Кланам остались лишь пристегнутые к плащу ленты, зато остальное… Выставка цеха красильщиков, не иначе. И это на пользу городу! Пусть все видят — здесь на лен и шерсть не жалеют ни квасцов, ни красок. Даже таких, о которых за темный век, прошедший после гибели короля Артура, почти позабыли.

В одном наряде под широкими верхними рукавами — малиновый сафлор из Африки — скрывается стянутая рядом меленьких пуговиц местная синь, вайда. Рыжая марена — фризы уверяют, что ради красильщиков Кер–Сиди будут собирать в год два урожая — на плащ, яркая желтизна шафрана — из королевства вестготов — на тунику. Зелень встречается куда реже — желтый и так дорог, а тут его приходится тратить на уже выкрашенную в синий цвет ткань. Или гнать из яблочного уксуса злую ярь–медянку, которая больше годится для дерева и камня, а ткань разъедает в считанные месяцы. Можно вещь спасти, добавив в краску привозной шафран. И так, и так выходит, что щеголяющие в зеленом фэйри из сказок — транжиры почище тех, что носят белое.

Увы кошелям — когда Немайн возвращалась с войны, ей по дороге зеленое платье подарили. Теперь любимое. У нее и у всей прекрасной половины Кер–Сиди. «Как у хранительницы» — достаточный повод потрепать мошну, мужнину или родительскую, а то и самой, вздохнув по–сидовски, отложить лишний милиарисий на обновку.

Вот и сида показалась. Выскочила из Башни, торопится встречать войско. За ней сестра. Немайн сдергивает с плеч пелерину, протягивает Эйре:

— Прикрой голову. Это я не простужусь…

— Нет! Сейчас я ригдамна и воин, а не просто твоя сестра и ученица… Мне что — сдавая командование ополчением, косы от дождя прятать?

В ответ лишь подергивание треугольного уха.

Фанфары все ближе. Немайн улыбается. Мелодия знакома. Как ни прячься, в Камбрии песню в подземелье не удержишь. Вот и рыцарский марш появился словно сам собой, только до ноты схож с маршем Домбровского. Да и слова… Когда–то пришлось вмешаться. Сказать, что петь о живой, пусть и прижатой к западному морю стране «не погибла» — неправильно. Как разборчиво ни выводи слова, ветер и версты съедят отрицание, и над холмами пролетит — «Камбрия — погибла». О таком не только петь, и думать грешно, как о могиле Артура!