Камбрийская сноровка - Страница 49

— Мои шутки бывают злыми, — сообщил тот, — но я никогда никого со света не сживал.

«В отличие от некоторых». Не сказал — намекнул.

— Я, бывало, убивала, — призналась Немайн, — должность такая. Не из забавы, по необходимости. Иногда следует остановить зло сталью.

— Или песней.

— Способов много.

— И почему я — зло? Ты ведь меня остановила.

— Остановила, как мастер — неумелого ученика. Чтобы каменной дробью глаза не выбило. Чтобы не вдохнул раскаленный воздух через стеклодувную трубку. Чтобы пилой не отхватило пальцы. Чтобы…

Она замолчала, как молчал весь трактир. Люди смотрели, силясь навечно запечатлеть редчайшее — нет, невозможное зрелище: растерянного Робина Доброго Малого. Мгновение… Потом — сарказм:

— Так ты обо мне заботилась?

— Нет. Недоучка или, как в твоем случае, самоучка может повредить не только себе. Кстати, поздравляю: мне пришлось озаботиться.

Робин кивнул. Есть с чем поздравлять, есть! Какой–то полукровка достиг силы, беспокоящей старых богов. Это лестно — и страшно. Прежняя, беззаботная, жизнь закончилась. Сам не заметил, как шагнул из деревенских побасенок в героическую легенду. А какая легенда ясна до конца, что ее героям, что слушающему старинные стихи? И какая заканчивается хорошо? Стал вспоминать… Вспомнил!

Снова встал. Поклонился.

— Здравствуйте, — сказал, — пустите меня в свою прекрасную Тару, о народ Дон! Я сын сида, вот только мать мне не сказала, которого…

Улыбнулся. Когда–то так попросился в поселение сидов Ллуд, отец Немайн. И со временем стал королем богов! Правда, Ллуд знал имя своего отца.

Эту легенду Немайн знала. Сама, отложив перевод Ветхого Завета на неопределенный срок, занялась сбором и — куда без того — правкой камбрийских и ирландских старин. Церкви пришлось принять как аргумент дохристианские кельтские кресты, что некогда стояли по всей Британии. Мол, древние евреи, избранный народ, и те не получали в древности подобных откровений… И если Ветхий Завет записан и переписан множество раз, не пропадет, то местные откровения следует перевести на пергамент раньше, чем прервется изустная традиция. Возражений особых не было: монастыри увлеченно занимались тем же самым и с удовольствием приняли заказы на копирование плодов своей работы.

Немайн решила, что история отечества должна проходить через весь курс обучения — от начальной школы до диплома о высшей квалификации, в последнем случае обретая черты теории государства и права или философии истории… Университетский курс еще не готов, а уже пригодился! Теперь ясно, как следует ответить. Сида раскрыла ладонь.

— Ворота Кер–Сиди не замкнуты, странник. Никаких споров и испытаний, как в старину, но умелые люди нам нужны не меньше, а больше. Вот только дело и шутки придется различать, — ухо Немайн дернулось. Да, шаги: давешняя девчушка тащит поднос с заказом. — Спасибо. Молодец, маленькая! Политика политикой, интерес интересом, а долг долгом…

— Какая же я маленькая! Тебя переросла!

Вот так. Тебя твоим же доводом! Робин хохочет. Немайн с удовольствием присоединяется. Следом за ней весь пиршественный зал взрывается весельем. Симфония, сквозь которую все равно слышен тоненький колокольчик сидовского хихиканья. Вот — смолк. Веселые слезы с глаз смахивает платочком уже хранительница. Истинная хозяйка холма!

— Робин, ребрышки будешь? На мой желудок тут многовато…

— Буду… Увы, серьезного человека из меня не выйдет. Я состою из шуток, — полуфэйри разводит руки в покаянии, полушутовском–полусерьезном. — И что делать с деньгами, что клан по моему совету извел на пергамент?

Немайн вздыхает. Вот он, знаменитый «вздох жадной росомахи».

— Сколько?

Услышав число, отмахнулась.

— Заработаешь и отдашь. А вот как заработать… Есть на примете персона, которую стоит как следует разыграть. И богата, и освинела последнее время так, что резать пора…

Робин аж недоглоданное ребрышко отложил.

— Резать — не ко мне.

— Сама бы справилась. Но, вот беда, иных лиц убивать не с руки, хотя заслужили трижды. Я тебе все расскажу — с глазу на глаз. Решишь сам. Хорошо?

Из трактира Защитница и Озорник ушли под руку, словно парочка. А как поладили — никто до поры не узнал… Торговлю с горцами город восстановил назавтра же. Правда, цены взлетели — специально для них — на десятую часть. И в церковный суд на лихву не пожалуешься: себе Немайн не берет ни медяка. Половина пострадавшим трактирам, другая — на постройку собора. И так — пока горцы весь ущерб от своих выходок не покроют!

Триада Четвертая

1

Переговоры идут, по старинной традиции, в заезжем доме. Комната особая, разговор в ней не подслушать: сама озаботилась. Рыцарь с оруженосцем и двое авар остались подпирать двери. Внутри — только двое.

Мебель низкая, так и степнякам почет, и древний британский обычай соблюден, и Немайн удобней сидеть на циновке или подушке — всю жизнь, хотя чужая память и пытается ввести в заблуждение. Авары не удивились. Шашку видели, у самих оружие такое же, разве с крестовиной. Их сильней впечатлила их же родная речь, льющаяся из уст хранительницы. Немайн уже жалеет, что потратила эффект при встрече во время высадки парка. Несколько слов — заверение в расположении, время и место встречи — а теперь приходится говорить с людьми весьма изворотливого ума, уже не смущенного ни неожиданной внешностью сиды, ни другими сюрпризами.

— Официальное признание будет носить формальный характер, — начала Немайн, — Анастасию я узнала. Потому теперь мы можем разговаривать так, как если бы церемония уже состоялась…