Камбрийская сноровка - Страница 40

Донжон охвачен человеческим морем. Расставь горожан в чистом поле — вышло бы не так и много, но стиснутые в камне центральных улиц колонны выглядят бесконечными. На ведущей к тяжелым дверям лестнице — два рыцаря, Луковка. И — сида! Ветер треплет белые крылья широких рукавов, рвет в клочья слова представителей народа. По старине, и человеческой, и сидовской, это должна быть старшина кланов, но сейчас не так! Говорят главы гильдий и магистраты секторов. Ректор та же! Сида… улыбается. Словно произошло что–то очень хорошее. Говорит! Вот ее слышно отлично.

— Память о павших — то, что отличает народ от стада животных. Забота о тех, кто в беде — то, что отличает высокие души от низких. Как я могу отказать? Значит, сегодня мы разбиваем парк.

Довольный гул. Сида чуть щурится: что–то припоминает. Такая у нее манера: поставить точный образ из памяти перед глазами… Что она вспоминает?

— По плану, городской парк должен быть рядом с собором. Это недалеко! Анна, это твоя затея? Значит, организовывай — тем более, у тебя в подчинении самые грамотные. Лопаты выдавай под запись, они еще пригодятся… А я побежала: переодеваться. Не хочу испачкать единственное белое платье!

И точно, извозюкалась. Ей только дай! Зато дерево посадила. Сама! Только ей достался не саженец… Сыскали стройную красавицу–ольху с густой кроной. Молоденькую, но взрослую. Несли — торжественно, лучшие люди плечи подставили. Немайн немедленно взялась помогать. Результат: шитый ворот в корье, подол в глине, ладони ободраны — зато хохочет!

Дерево выпрямилось в яме, легла последняя щепоть земли. Теперь — табличка. На ней нацарапано, латынью и огамой: «Дерево Немайн верх Дэффид Вилис–Кэдман». Окта обводит взглядом толпу: понимают ли? Да, вполне. Не поняли бы — так нашлось бы кому объяснить… Теперь — намертво. Богиня будет защищать свое дерево и свой город…

Вот дерево поменьше, другой знак: «Дерево Мэйрион Аннонской». Нион Вахан — бледная, со стиснутыми кулаками — кланяется. Христианскому священнику.

— Ваше святейшество, благословите.

Важный грек спокойно кропит святой водой капище языческой богини… Но богини крещеной! И это Луковкино кропит… А главное дерево… Пирр хитро улыбается, берет у служки ведро — и опрокидывает на корни взрослой ольхи.

— Большое дерево, — говорит, — что ему какие–то брызги.

Немайн хихикает и начинает спорить. О чем, непонятно: у Окты Роксетерского два родных языка, камбрийский и английский, он читает латынь классическую и может поддержать беседу на разговорной, легко объяснится с соседом — саксом или франком, свяжет десяток–другой слов на ирландском… Но греческий не изучил.

Между тем саженцы горожан не остаются без освященных брызг: по новорожденной роще расхаживают иные священники, дьяконы, служки. Камбрийские, с подбритым лбом, приплывшие с оказией римляне — у этих тонзура на темечке. Иные помогают пастве в их трудах, иные сами деревья сажают. Удивительно — все слушаются отца Пирра. Наверное, им в Риме приказали… или в Африке. Вот и Пирр прихватил саженец. Хвалит Луковку, что его деревцу оставили место возле большой ольхи. Рядом — десяток лопат и сотня рук — помогать! Еще бы. Наверняка горожане ждали разноса, проповеди против языческих обычаев… А получили — одобрение, участие и дополнительное освящение!

От созерцания невозможного посла отвлек тычок королевского локтя. Окта оглянулся: король доволен, как не был с самого Бата. И чему рад?

— Она предпочитает договариваться, — сказал Пенда, — как и я. И она согласна отойти в тень… Заметь: никаких следов освящения по старой вере! Зачем видимость, если есть суть? Неметона присутствует, зачем обряд призыва? Роща ее, обряд добровольной передачи иному божеству не нужен. Хватает надписи: дерево мое. Огама, как и руны, имеет силу.

Между довольных слов звучало: «Богиня сильна, очень сильна — но я ее понимаю. И — договорюсь о будущем Мерсии, как договорился с Кадуаллоном, а после — Гулидиеном о будущем Британии, как она договорилась с Церковью. Главное — быть, а не казаться!»

Вот ходит растерянный друид. Его не смущало крещение богини, не удивила и терпимость камбрийских христиан. Но уж если рощу самой Немайн отныне следует сажать с христианским благословением, то что говорить о святилищах богов и богинь попроще, для которых приходилось сперва вызывать Страх, Ужас, Стылый Ветер, Зимнюю Бурю? Теперь, выходит, без христианского священника ни одному богу рощу не посвятишь… Ирландцы гонят, камбрийцы по большей части безразличны. И куда деваться староверам, помимо римской церкви? Зато если примут, им не придется чувствовать себя предателями. На мгновение Окта пожалел, что Тор–Громовик никогда не согласится стать вторым после триединого бога христиан. Значит, все усилия жен, пытающихся обратить мужей–язычников, обречены. Предавать, что людей, что богов — ни для короля Пенды, ни для его вернейшего вассала.

Короля грусть не коснулась. Пенда был весел, светел, улыбчив. Таким и к сиде подошел. Немайн как раз жаловалась, что денег не хватает, а сегодня новые убытки… Вот и ляпнул:

— У Мерсии есть серебро, хранительница. Неужели в твоем городе не найдется годного нам товара?

Почти шутил. Ждал — скажет, подумаю, и товар подберу. А она замерла. Глазищи нараспашку, смотрит насквозь. Прозревает невидимое! Значит, шутки кончились. Измерен король Пенда со всей его славой и силой, взвешен. И…

— Три выбора, король. Могу поставить зерно, наилучшую пшеницу. Много. Хватит — до следующего урожая. Всем. Кстати, обойдется дешевле, чем стоит сейчас на рынке…