Камбрийская сноровка - Страница 108

108

— Мне еще и в эти дела лезть? Не хочу. Я ленивая! Мне и на войну неохота, да куда денешься…

Уши свесила, посмотрела снизу вверх жалобно. Зал взорвался хохотом. Среди общего веселья из кресла поднялся ирландец — место гленских десси, лицо знакомо. Седьмая вода на киселе нынешней главе клана. Пригладил тонкий темный ус, сверкнул синим взглядом.

— Сиятельные мужи, война — в надежных руках. Теперь я предлагаю решить несколько внутренних вопросов, связанных с тем, чтобы более не допускать ошибок вроде той, которую предотвратила святая и вечная. А еще я предлагаю официально, именем сената, попросить императрицу удалиться.

Помолчал. Прибавил:

— Но, конечно, не требовать. Если она желает унижения власти народа — пусть смотрит.

Немайн встала.

— Я, — сказала, — первая гражданка. Тоже народ! Могла бы и остаться. Но… ругайтесь, мальчики. Хорошая девочка нехорошие слова подслушивать не будет! Если понадоблюсь — я на ипподроме.

Вышла. Сразу за дверями ноги ослабли. Пришлось прислониться к стене. Не стесняясь часовых, вытерла лицо — стянутой со лба диадемой. Знак власти превратился в грубый платок, едва не обдирающий кожу вместе с холодным потом.

— До ипподрома не дойду, — сказала, — посижу немного в приемном зале…

Но пришлось сделать еще несколько шагов и сказать еще несколько слов. Возник начальник караула.

— Святая и вечная, — сказал, — в портике накопились твои люди. Беспокоятся, Цезаря поминают, Брута. Скажи им, что эти бруты не те, хотя, по правде, временами те еще скоты. Грубые ребята…

Брут и значит — «скотина».

— Ничего не грубые, — сказала Немайн, — хотя… я во время прений уши зажала и глаза закрыла. А что, все так плохо?

Словно ответ, из–за дверей донеслось:

— Да я тебе прямо в черепушке кисель замешу с известкой! И скажу, что так и было — с татлумом вместо мозгов и родился!

И ответ:

— А тебе и замешивать не надо!

— Секретность… — вздохнула Немайн, — Скажи им, пусть на двойные двери деньги выделят. И на обивку войлочную.

Воин удивился.

— Зачем? Так, хотя бы, стражу нести не скучно…

Немайн снова вздохнула. Ей командовать этими людьми. Других нет.

Ноги гудят, но усталость от хорошо сделанной работы куда приятней, чем от растраченных нервов. Новенькая колесница на рессорах листовой стали заложила лихой поворот… Ни скрипа, ни скрежета. Все надежно! Новые рессоры нужно красить, нужно смазывать — но их хотя бы не нужно менять раз в три дня, и они не откажут в середине сражения. Стреломет со стальными дугами и винтами при том же весе куда мощней деревянно–веревочного. Лошади укрыты стегаными попонами — саксонский лук если и возьмет, то разве в упор. Это уже не «Пантера» — пусть и зубастая, но ломкая и капризная. Новая машина надежна, проста в обслуживании, и куда как дорога. Еще милиарисий, и их вообще не стоило бы строить.

Сегодня сида не участвует в испытаниях. Других желающих достаточно! Тристана не оттащить от стреломета. Луковка после очередного заезда со стрельбами дотошно проверяет каждый узел, Настя сидит рядом и сочиняет речь. Риторике ее учили, и хорошо! Можно ненароком потянуться, заодно изловчиться и бросить взгляд через плечо… да, хорошо! Только пусть слова попроще использует. Не только в Камбрии, не только перед солдатами или толпой. Каждый слог уменьшает воздействие слова вдвое, меткий образ усиливает вдесятеро. Потому «упрямый» лучше, чем «бескомпромиссный», а «ослиный» лучше, чем «упрямый». В чужую память это врезано намертво, с детства, вместе с книгами Хайнлайна и стихами Киплинга… И ведь работает!

Магистр оффиций спорит с мастерами–камбрийцами о лошадиных доспехах: мол, не лучше ли лакированная бычья кожа? Его слушают, всякий наслышан о римских тяжелых всадниках–катафрактах. Только цена… Брюхо и ноги лошадей все равно не прикрыть, а значит, хочешь, не хочешь, придется терять специально обученных лошадей. Ага!

— Эмилий! Твоя могущественность!

Смолк. Подошел — быстрым шагом, но не торопясь, коротко поклонился.

— Святая и вечная?

Теперь так будет всегда, на людях у императриц друзей нет. Бедная Настя. Бедная Немайн!

— Скажи мне, сколько времени занимает цикл подготовки колесничной лошади?

Вопрос из тех, ответы на которые он в состоянии дать в три утра спросонья.

— Два года, святая и вечная.

— Сколько времени назад мы начали цикл подготовки?

— Три месяца назад.

— Вывод?

Могла и сама сказать, но надо же показать окружающим, что у магистра оффици под шлемом не только кость и… татлум.

— При оценке потерь следует исходить из ценности лошади колесничных статей, но всего лишь наскоро обученной ходить в упряжке, — он чуть приподнял уголки губ, — и из военной целесообразности.

Он вздохнул.

— Все забываю, что здесь — не Африка. Кожи стоят столько же, а ткани куда дешевле… Значит, промежуточный вариант? И только через два года — совершенный?

Немайн кивнула.

— Тогда как назовем? Прошлая была «пантера», для этой нужен не менее мифический зверь. Дракона лучше отложить для машины окончательной…

Да, для местных жителей пантера — всего лишь заморское чудовище, химера с четырьмя рогами, коровьими ушами и длинным красным языком в виде пламени. Только сама Немайн и знает, что ни персонаж книжного бестиария, ни настоящая азиатская кошка здесь ни при чем. Первая колесница получила прозвище в честь немецкого танка — настолько же ходкого, настолько и ненадежного.

Эта машина сырая, но с отличной перспективой, и куда более надежная. Зато уязвимая — по сравнению с собой же будущей. Какое название выбрать — такое, чтобы не было слишком уж загадочным? Жаль, советские танки не обросли именами, а до номеров нынешняя цивилизация пока не доросла. Ну вот хороший вариант: американская самоходная артустановка с вращающейся башней — времен второй мировой войны. В американской армии она не удостоилась отдельного названия, так и воевала под прозвищем TD — от tank destroyer, истребитель танков.

108