Камбрийская сноровка - Страница 103

103

— Кто желает, может уходить, — говорил Мервин, — ни я, ни хранительница никого не держим. Думаю, и хлеб за вами останется. Приходите раз в месяц, забирайте… Только, думаете, сладко будет жить со славой команды корабля–головешки? Если бы сида нас выгнала и заплатила за отказ от кормления, другое дело — свободны. А так… У машин есть души, все слышали?

Слышали все.

— Расшива наша — именно машина. Значит, может обидеться, если мы ее бросим. Начнет мстить… Глядишь, скоро встречу на улице с одним из нас люди начнут считать за знак неудачи. Нам такое нужно?

Так и вышло, что команда, отложив ложки, взялась за топоры. Наращивать шпангоуты да поднимать борта — работа привычная. Запасные канаты уцелели. Дальше?

Как устроен кабестан, капитан не вспомнил — а зачем, если на корабле служат две ведьмы да ведьмак? Дал распоряжение, те посовещались голова к голове. Сказали: сделаем! Портовому начальству Кер–Мирддина машина понравитась понравилось, и обещания построить парочку хватило для того, чтобы нашелся лес, и хорошо просушенный. Запасные канаты сохранились — от воды лен только крепче становится.

Без ведьм, а может, и тайной помощи богини ничего бы не вышло. Со всеми добровольными помощниками, вырывать у донного ила почти триста тонн — зря надрываться. Но волшебники не подвели!

— У нас конспекты сгорели, — жаловались. И все равно — работали! Рисовали на песке и пергаменте подобия, вспоминали добрыми словами ректора — Анну. Признавались: во время учебы честили так, что услышь сиятельная — голову бы отрезала! После поединка по всем правилам, конечно. Или отчислила бы — с позором. Но ведь какое ретроградство — грамотным людям и христианам зубрить формулы и таблицы наизусть. Пусть большинство зарифмовано, все равно долго и скучно. Уверения его святейшества, что в университете Константинополя учат наизусть больше, и рифмами себе труд не облегчают, ничего не меняли. Прошел огонь, и пергамент пропал, а головы остались.

Достаточно умные, чтобы сделать «простые волшебные вещи», именуемые блоками, полиспастами, ременными и цепными передачами. Простое это было волшебство или нет, а разгруженный остов расшивы покряхтел, поскрипел — и двинулся! Шаг за шагом, оборот ворота за оборотом — огарок судна выполз на берег, не пробыв под водой и трех дней. Это было хорошо, проведи он в речной воде неделю, в дереве поселилась бы гниль. Тогда и все, что можно было бы сделать для машинной души — разобрать на дрова, чтоб не мучилась.

Пробегала сида, с ипподрома в «Голову», спать. Синее платье с цветочной вышивкой в пыли, на щеке свежая царапина, на локте — повязка. Там как раз новые колесницы собирают! Видно, испытывала, сверзилась. Цепкий взгляд обегает работы. Кажется — подойдет, скажет, что не так, как можно сделать лучше. Даже не хмыкнула! Только ухо дернулось, и широкие подошвы зашлепали — дальше. Сердце царапнуло — неужели все безнадежно?

Мервин оглянулся на ведьм с ведьмаком — те улыбаются.

— Видела, но молчит — значит, все правильно, капитан!

Так и оказалось. Спустя два дня, как раз, когда пришлось ломать голову, откуда взять строевой лес, в порту бросила якорь яхта под флагами республики Глентуи и клана Монтови. Командир, старый знакомец, по–камбрийски поклонился — совершенно обычно, ни легковесней, ни ниже, чем всегда. По–римски стиснул руку — ни слишком легко, ни слишком крепко. Добрый знак!

— Принимай груз, — сказал, — и подобия. Брусья для шпангоутов, доски для обшивки — в счет вашего жалования. Тубус с подобиями — вот. Распишись и палец припечатай. Лучше — большой.

Капитан расшивы кожаную трубу принял. На всякий случай сообщил:

— Я в подобиях не силен.

— При чем тут ты? Леди Анна говорит, если твои ведьмы не разберутся — они ее неприятно удивят.

Обоих капитанов передернуло.

Неприятно удивить Немайн плохо, но сида бывает доброй, временами — слишком. Ученицы строже. Нион Вахан была языческой жрицей, из краев, где человеческие жертвы кладут да мертвецов поднимают. Во крещении осталась беспощадной, но и злиться не умеет. Если накажет — ровно в меру, засомневается — чуток недодаст. Такое у нее понимание христианского милосердия. Эйра — та вовсе своя, сколько отмерить, душой чует. Другое дело Анна. Не зря великолепную зовут Ивановной! У леди ректора порядок ведьминский, и самые малые кары обрушиваются на повинную голову не скоро и не медленно, а точно тогда, когда жертва полней их прочувствует.

Только вот что–то в словах командира яхты не так.

— У меня две девицы и парень, — уточнил Мервин.

— Значит, две девки в юбках, одна в штанах. Колдовать — занятие женское.

Так же, как прясть, ткать и вышивать. Общий предрассудок Монтови. Римляне, да… Если на их землях мужчина возьмется за женское ремесло, дураки будут насмехаться, пока пару голов на поединках не отрежешь. Потом да, уважение. Женщину, занявшуюся мужским делом, на прочность проверяют по–другому. Такой приходится числиться в худших, пока не взлетит в мастерстве выше большинства мужчин. Чаще всего «пока» превращается в «если», а годы не прибавляют шансы, а уменьшают. Народ растет, людей становится больше, пирог гильдейского ремесла приходится резать на более узкие ломти.

Приходилось — пока не пришла сида. Только многие этого пока не поняли, и исключение делают только для города на холме — и для ремесел, традиционно общих — гончаров и ювелиров. Так сложился обычай, хотя мешать глину — труд нелегкий, а варить ювелирные клеи и подбирать сплавы — сущее колдовство!

В Кер–Сиди таково всякое ремесло. Везде рыжей рук не хватает, а уж голов…

103